Эмоционально обнажённая фотография.

Как вы нашли свой собственный язык и из чего же он состоит?

Когда я окончил фотошколу, я решил поехать на восточный берег Гренландии, в очень отдалённую область. Для того нашлись различные причины – недавно скончался мой отец, а он ездил в Гренландию и рассказывал мне много историй о той жизни, даже подарил книгу гренландского художника, в которой были очень минималистичные рисунки и стихи о простой жизни на восточном берегу Гренландии.

Автор гренландской книги был и художник, и поэт?

Да, а ещё охотник. Книга была о конфликте между традиционным образом жизни и современным миром. Дания колонизировала Гренландию, и там до сих пор идёт конфликт между традиционной культурой инуитов и датской культурой. Это было темой части его стихотворений. Мне казалось, что было бы интересно сделать проект в Восточной Гренландии об этой особенной связи между прошлым, настоящим и конфликтом культур. Но закончилось это совсем иначе, потому что я влюбился в местную женщину, Сабину, и в результате на два года остался в местном посёлке, где проживало примерно 150 человек. Я жил с её семьёй, меня научили охотиться и рыбачить, и я этим в тот период и занимался. Примерно полгода я совсем не фотографировал, потому что не ощущал, что нужно это делать; были другие, более важные дела. Например, обеспечить семью пропитанием. Я обнаружил, что в этих маленьких гренландских посёлках люди довольно бедные, хотя и получают много субсидий. Когда, отправляясь на охоту и параллельно фотографируя, я возвращался домой с двумя отснятыми плёнками, никого это вообще не волновало. А с какой стати? Зато, когда я приходил домой с тюленем или рыбой, вся семья радовалась. Один тюлень – это еда на целую неделю. Так они выживают. Это стало и моей обычной жизнью. А потом, через шесть месяцев, в день крестин своего племянника, Сабина была так рада, что танцевала дома, и даже прямо на столе. Она вздёрнула юбку, а под ней были колготки, все драные. И я помню, что это был первый раз, когда я вновь почувствовал, что хочется фотографировать, потому что увиденное было чем-то таким, что хотелось запомнить и удержать. У меня был маленькая карманная камера, потому что большой фотоаппарат был сломан. Я сфоткал этот танец на маленькую камеру, и потом начал снимать каждую эмоциональную ситуацию, которую мне хотелось задокументировать. Разумеется, я начал фотографировать свою обычную жизнь с подружкой, черпая вдохновение в любви и любопытстве.

До того вы не фотографировали такие мотивы?

Когда оказываешься в новом месте, часто бывает, что сначала с тобой хотят общаться только отбросы общества. Им легко позволить себе контакт. Вначале так было со мной и в Гренландии, ведь я явился как фотограф-документалист и работал в очень традиционной манере, с традиционной композицией и т.д. Но когда я начал снимать мою подружку на карманный фотоаппарат, процесс стал гораздо более игривым и непосредственным. Если раньше почти каждую драматическую ситуацию я снимал с разных углов, что характерно для фотожурналиста, то последовательность снимков на карманную камеру полностью отличалась: на одном кадре, например, душ; на втором – ребёнок, который прыгает с крыши; на третьем – охота. Мне также кажется, что живя там, я отложил в сторону идентичность и сущность фотографа. Это всегда оставалось где-то на периферии – когда я шёл к кому-то в гости, я брал с собой ту маленькую карманную камеру, чтобы чаще всего вовсе не пустить в ход.

Вы сказали, что на к новичкам в чужом месте первыми обычно проявляют интерес изгои. Почему, на ваш взгляд, так происходит?

Они хотят общаться, поскольку находятся в трудной ситуации. Поэтому они сближаются с людьми, которые приходят со стороны, – просто ищут, с кем бы поговорить. Ну а для меня вызовом стало фотографировать людей, которые проживают свою обычную жизнь. Этим я и продолжаю заниматься с того времени, хотя многие люди думают, что я фотографирую маргиналов. Это потому, что манера, с которой я фотографирую средний класс, например, в Токио или Дании, настолько интимна и близка. И это манера, которую мы обычно видим на фотографиях бедняков.

Интересно, что маргиналы более открыты, чем нормальные люди.

В любом случае, каждый раз, когда я оказываюсь в новом месте, именно они приближаются и хотят общаться.

Когда вы фотографируете, вы разделяете маргиналов и обычных людей?

Нет, я этого не делаю. Я фотографирую всех. У меня нет никакого плана – фотография спонтанна. Гуляя по улицам, я совершенно открыт. Стараюсь блокировать свои мысли и быть настолько иррациональным, насколько это возможно. Я снимаю всё, что вижу. Это может быть бедный ребёнок или богатая женщина – любой, принадлежность к слоям для меня ничего не значит.

Нужны ли усилия и определённое отношение, чтобы добиться того, чтобы люди разрешили себя «приоткрыть» и сфотографировать?

Нужно самому быть совершенно открытым и демонстрировать свою ранимость. Ты не можешь быть исключительно фотографом, ты должен показать, какой ты есть на самом деле. А иначе люди тебе не откроются. Это значит, что нельзя сторониться возможности быть ранимым. Для меня это своего рода обмен. Пусть я фотограф, моя амбиция – достичь взаимообмена между мной и тем, кого я снимаю.

Насколько я понимаю, ваша главная цель – отобразить людей такими, какие они есть? Иначе зачем искать моменты открытости и близости?

Это связано с моими собственными желаниями. У всех нас есть желание быть близким к другим людям. В эти моменты я чувствую себя живым. Это одна из причин, почему я использую карманные фотоаппараты – они позволяют быть физически близкими с теми, кого я фотографирую.

Могли бы вы стать наблюдателем, фотографировать для прессы?

Да, но в моём случае идёт речь о техническом измерении. Я редко берусь за работу фотографа для прессы, но когда я это делаю, разумеется, стараюсь сохранить свой подход. Хотя и это не в полной мере возможно, ведь есть сроки и другие ограничения.

Современная фотография более сегментирована и обладает большим набором подходов, чем раньше, не так ли?

Вопрос в том, знаком ли я достаточно с историей фотографии, чтобы ответить, отличается ли что-то теперешнее от фотографий из прошлого? Но у меня есть чувство, что разные направления были всегда. Может быть, это стало более очевидным теперь, ведь при нынешнем уровне доступности информации каждый может быть фотографом. Всё происходит очень быстро, и если я вижу чью-то работу, где фотограф эмоционально вовлечён и вложил своё время, то это становится очень мощным опытом. Хотя мне и кажется, что в «Магнуме» со времён [Анри] Картье-Бресона и [Роберта] Капа всегда были два подхода – один ориентирован больше на фотожурналистику, второй более художественный. Мы пытаемся сравнивать фотографов между собой, однако фактически они настолько же различаются между собой, как и любые люди. Возможно, что многих фотографов было бы лучше сравнивать не между собой, а, например, с художниками или журналистами. На мой взгляд, фотоаппарат не делает всех фотографов единой семьёй.

Что вы можете сказать о самом себе в связи с этим?

Мой фотоаппарат – это средство самовыражения.

Всегда ли вы делали чёрно-белые фотографии?

В 95% случаев. У меня есть новый проект в Дании – «Дома», где смешаны чёрно-белые и цветные снимки. Но вообще-то каждый раз, когда я начинаю проект, я сначала работаю с цветными фотографиями, а потом перехожу к чёрно-белым.

Почему так?

Когда редактирую свою работу, смотрю на снимки и ищу то, что переживаю в тот момент, когда я делал эту фотографию. Я ищу что-то интуитивное, эмоциональное и всегда раскладываю копии на полу. Если я не объединяюсь с ними, если их не чувствую, тогда эти кадры для меня не в счёт и ничего не стоят. Но я не могу вам пояснить, поему я не могу почувствовать связь с цветными фотографиями, а мне необходимо идентифицироваться со своими снимками – это связано с моей личностью.

Ваши работы напоминают мне фотографии 70–80х годов ХХ века. Вам не кажется ли, что наибольшим достижением того времени является способ, как отображать интимность и глубину – контрастные чёрно-белые тона; образы, словно выныривающие из темноты?

У меня нет задачи выдумать что-то такое, чего не было раньше. Меня это не волнует. Да, конечно, я иду от какого-то направления в фотографии, и это могут быть 70-е и 80-е годы. Я не знаю. В любом случае, глядя на свои работы и работы многих других авторов, я вижу очень современную фотографию. И, конечно, могут звучать такие сравнения со ссылками на историю, но меня это не волнует. Моя задача не выдумать что-то новое, но жить и чувствовать мир и людей, которых я люблю, и рассказывать об этом, используя фотографию как дневник.

Кажется, что это сегодняшний дух – это тоска от попыток быть новатором. Совсем недавно я брал интервью у одного иллюстратора, который использует в рисовании технику, которую придумали другие, и он говорил, что у него нет амбиции создавать что-то новое, он хочет просто отображать мир как оттиск. Возможно, это связано с фактом того, что мир был настолько охвачен инновациями в последнее время?

Да, но в то же время мне кажется, что было бы очень сложно сегодня найти фотографа, который выдумал бы что-то такое, чего никогда прежде не видели. Вот вы можете такого вспомнить? Я лично ни одного такого не знаю. Да, можно найти сходства – можно сравнивать современную контрастную чёрно-белую фотографию с послевоенной, например, японской, или снимками 70-х годов, но мне кажется, что современная фотография гораздо более личностная и субъективная.

Мне, кроме прочего, сразу на ум приходят два ветерана латвийской фотографии, которые снимали контрастные чёрно-белые фотографии – Гунарс Янайтис и фотожурналист Улдис Бриедис, но в их фотографиях действительно не было того уровня близости, как в ваших снимках. Почему современные фотографы решаются быть более интимными, откуда эта потребность в большей проникновенности?

Очевидно, это можно отнести не только к фотографии. Это связано с нашей эпохой. Вероятно, мы стали более эгоистичными и даже фотографию используем как отражение нашего внутреннего мира. Или напротив, раньше у нас, возможно, коллективный менталитет был слишком сильным, чтобы позволить себе быть столь субъективными – я не знаю.

Можно не скрывать свои чувства?

Не скрывать свои чувства это… почти всё, что остаётся делать (смеётся). В современном мире так много возможностей. По крайней мере, в моей стране и на Западе. Они, разумеется, также являются поисками смысла. Я вырос в месте, где не нужно было ни за что бороться. Мне всё подавалось как на блюдечке, и, возможно, это заставляет меня искать что-то другое.

Как вы упомянули, вам кажется, что ваша фотография очень современна. В каком смысле современна? По содержанию?

Вы вынуждаете меня сказать это (смеётся). Я думаю, что она берёт начало в традиции, но у неё также есть свой голос. Так я это ощущаю. Если вы очень тесно связаны со своей визуальной работой, то она открывает вашу личность, и работа уникальна в том смысле, что мы все разные. И, да, я так думаю, что мой подход и сам менталитет работы современны. Конечно, в чисто техническом понимании высококонтрастная чёрно-белая фотография крупным планом не особенно современна.

Ваш подход «современен» в том смысле, что вы идентифицируетесь с человеком, которого фотографируете?

Моя установка – вмешиваться в ситуацию, принимать участие в жизни. Не быть кем-то, кто обследует жизнь со стороны, как это было раньше общепринято в профессии фотографа. Не быть просто соглядатаем. Но, конечно, фотографу невозможно полностью избавиться от этой позиции. По крайней мере, нужно сохранять намерение, чтобы это не стало доминирующим аспектом. Я всегда хочу быть также замешан сам.